Его называют «главной надеждой белорусской литературы» и «реальным народным чемпионом». Он – «лидер скачиваний» и « хит продаж». Его книги переведены на несколько языков, а романы издаются в США и Германии. Виктор Мартинович стал первым белорусом, участвующим в проекте Ganymed [3]. Его пьесу поставят в октябре 2015 года в залах Музея истории искусств Вены.
Mediakritika.by говорит с популярным белорусским писателем, журналистом и искусствоведом о культурной журналистике, самоцензуре и женщинах, которые вдохновляют.
Виктор, сегодня в СМИ огромное место занимает политика и экономика, стало гораздо меньше культурных обзоров, тем не менее, как вы считаете, есть ли в Беларуси «культурная журналистика?»
Мне кажется, что дело вовсе не в самой Беларуси, а в том, что культурная журналистика сейчас сильно трансформируется во всем мире. Как известно, до 19 века газеты расходились малым тиражом, и себестоимость изданий была очень высокой. После появления циркулярного печатного пресса в середине 19 века во Франции стоимость газет значительно уменьшилась, и это стало переломным моментом в становлении журналистики. Но то, что переживаем сейчас мы - это еще большая трансформация, поскольку сейчас есть то, что Андрей Мирошниченко называет «взрывом авторства», ввиду того, что сейчас почти все, кто может что-то писать, считают себя журналистами, а каждый человек с айфоном видит себя фотографом. Это связано с новой реальностью, в которой мы живем, с техническими аспектами и новым обществом.
Очень скоро мы задумаемся о том, как существует душа, а что такое смерть. Уже сейчас мы видим в соцсетях аккаунты умерших людей и испытываем какие-то странные чувства. Но все это – новая реальность.Поэтому журналистика не умерла, она стала всем. Всё сейчас – это журналистика.
Вы – журналист, искусствовед, культурный аналитик. Вы проводите лекции на тему популяризации культуры. Скажите, как нужно правильно преподносить культуру, чтобы читатель мог сказать: «культура – это не скучно»?
В первую очередь важно, чтобы автор был умным и эксцентричным, чтобы его было интересно читать. Я доволен тем, что мою статью про художника Саливочика прочло несколько тысяч человек. Это надо уметь – написать про выставку таким образом, чтобы это читалось.
Нужно иметь определенную подачу, определенную эрудицию. А также надо помнить о том, что нужно писать о главном. Человека ведь интересуют три вечные темы – жизнь, смерть, секс. И когда ты пишешь об искусстве, о культуре, о фильмах, нужно постоянно держать их в голове. Нужно понимать, что статья – она интересна до тех, пор, пока она говорит о чем-то главном.
Например, когда какой-то блогер начинает рассуждать о литературе вперемешку с фотками еды, которую он постит – это всегда скучно и смешно. Кто он? А когда Слава Курицын, знаменитый российский критик, писатель, пишет какую-то строчку о Сорокине, оно воспринимается совсем по-другому.
Влияет ли политика на современную белорусскую культуру? Как? А на вас лично и на ваше творчество?
Мне кажется, здесь существует два подхода. Первый заключается в том, что в Беларуси – всё политика. Куда ни повернись, ты видишь только политику.
Второй подход, который я сейчас практикую, заключается в том, что ничто есть политика. Я живу в стране, где нет политики. В стране, которая состоит из культурных сторон, из культурных вещей, которые не изменятся, не умрут завтра.
Я 15 лет пытался осознать и описать политику в Беларуси, что оказалось, как мне кажется, пустой тратой времени, поэтому сейчас я занимаюсь описанием культуры. Когда ты пишешь про культуру – ты ее создаешь, а когда ты пишешь про политику – ты держишь на плаву какие-то мыльные пузыри...
Однако, что касается политики и культуры, тут есть один интересный момент, о котором мне бы хотелось сказать. Бюджет одного какого-нибудь вшивого хоккейного клуба, который нигде ничего не показал, мог бы полностью изменить культурную ситуацию в стране, будь он направлен на кино, литературу и театр. И я не понимаю, почему руководство этих клубов ездит на шикарных машинах, а денег на то, чтобы снять хороший фильм или создать достойную театральную постановку, у нас нет. На мой взгляд, культура важнее, чем физкультура. Но культура и физкультура финансируются из одного источника, в результате денег на культуру и образование становится все меньше… И это очень обидно. Именно на это мне бы хотелось обратить внимание наших политиков.
Могут ли СМИ способствовать сохранению историко-культурного наследия Беларуси? Как? И что в этом должно играть главную роль – следование традициям или современные тенденции?
Сохранение традиций без современных веяний невозможно. Вот кто из читателей знает, что в ста километрах от Несвижа находится построенный Радзивиллами деревянный барочный дворец? Все знают о Несвиже. Но совсем рядом в деревне Радзивильмонты в лесу стоит деревянная колонна и развалины дворца в стиле барокко, и об этом мало кто знает. Соответственно, когда ты об этом пишешь, когда начинаешь об этом говорить, ты все должен делать с ноля. В Беларуси любой разговор о культуре нужно начинать с ноля, потому что базового уровня почти нет.Если в Берлине спросить у человека, например, знает ли он детскую песенку Бетховена «Сурок», то неожиданностью станет то, что любой взрослый ее знает, потому что эту песню они исполняют в школе на уроках музыки. Там школьники очень хорошо знают культуру своей страны. У нас же вся культура заключается в походе в краеведческий музей, где выставлены лапти, кираса и гусарская шапка, показывающая героизм русского народа, сражавшегося против французов.
Когда я рассказываю, например, о Шагале, я делаю это иначе, чем Давид Симанович или Сергей Харевский – люди, которые писали о Шагале до меня. И, несмотря на то, что они писали о Шагале всю свою жизнь, я начинаю все с ноля. Я пишу о нем так, как будет понятно моим сверстникам.Важно понять, что мы живем в стране с очень богатой культурой и историей. И ее нужно знать, о ней нужно рассказывать.
Вы допускаете употребление нецензурной лексики в современной культуре и ее произведениях?
Я считаю, что самая большая глупость в мире – это ханжество. Все вокруг говорят матом, а в искусстве мата не может быть – разве это не ханжество? Сначала надо заставить общество не разговаривать матом.Мой роман «Сфагнум» не захотели печатать в России, потому что посчитали, что 30% романа надо переписать из-за того, что он состоит из матерных слов. Но мне это кажется ханжеством, в то время как и русское, и белорусское общество ругается матом.
Да, я признаюсь, тоже могу залепить крепкое словечко в ситуациях, когда это необходимо. Когда на тебя наезжает «чувак», нужно отвечать на языке, который он поймет…
В ваших книгах используется ненормативная лексика в русских вариантах, однако, в книгах на белорусском языке такие слова минимальны – а этом есть скрытый смысл?
Роман «Сфагнум» посвящен приключениям гопников из Полесья. Конечно, гопники разговаривают на матерном языке. Но поскольку книга выходила и в бумажном варианте, то переводчик взял на себя ответственность за минимизацию матерных слов, чтобы не эпатировать Министерство информации.
Ваш первый роман был неофициально запрещен в продаже. Почему?
Я слышал столько много версий о том, почему книга была запрещена, что я просто перестал на них реагировать. Эта история является фантазией, моей выдумкой, несмотря на какие-то случайные совпадения. Однако нашлись влиятельные люди, которые приняли историю, изложенную в романе, на свой счет, и его просто запретили.
Я был в Таллине на кинофестивале, где представлял роман кинорежиссерам, когда узнал о том, что его начали изымать из магазинов и рынков. Я вышел в интернет, открыл «Нашу Ниву» и увидел заголовок: «Роман Виктора Мартиновича запрещен». Я не знал, ехать ли мне домой, потому что серьезно предполагал, что меня могут арестовать. У меня были основания, чтобы остаться и стать эмигрантом, таким белорусским Набоковым, но я решил, что не могу идти по пути страха. Я вернулся. Ждал обыска, ареста, но ничего не произошло. Все закончилось хорошо.
Сначала я подумал, что на мне пожизненно повесили клеймо какого-то диссидента. Оказалось – нет. Сейчас я пишу книги, которые свободно продаются в магазинах, пока не заканчивается тираж. Запрет касался исключительно «Паранойи». Я думаю, что я – не запрещенный автор, а просто автор одной запрещенной книги.
Ваш второй роман «Сцюдзёны вырай» доступен для читателей только в электронном виде – почему?
Чтобы его не могли запретить.
Что вы думаете по поводу самоцензуры современных авторов?
Я знаю много авторов, которые избегают писать о современности. И мне кажется, это не столько самоцензура, сколько брезгливость. Кажется, что то, что происходит сейчас, в роман или в рассказ не может быть преобразовано, потому что оно слишком не настоящее. Это странно. У нас катастрофически мало книжек про современность, действие которых происходит в 2015 году. Наверное, это какая-то эстетическая цензура.Мне кажется, нынешняя молодёжь в первую очередь читала бы книги про современность. Кому интересно читать очередную книжку про седую легенду? Короткевич уже был, и Быков был. И война закончилась, и ВКЛ давно не существует. Мы живем в ситуации, когда любой человек не знает ответов на ключевые вопросы – для чего мы живем, что такое любовь, что мы чувствуем, когда нас предают. Литература помогает на эти вопросы отвечать. А ответов нет. Может книжки и есть, но они никому не известны. А те книги, о которых мы знаем, не отражают современность.
Что вас вдохновляет?
Я как-то сказал в одном из интервью, что писателя никогда не вдохновляет женщина, что все свои идеи, сюжеты ты можешь сложить, когда просто идешь по городу, где видишь какую-то сцену, которая наталкивает тебя на сюжет.Но теперь я понимаю, что это просто слова. Что человека по жизни вдохновляет и толкает вперед тот, кого он любит или кого он способен полюбить. Поэтому ту фразу я бы, наверное, взял обратно…
Вдохновляет, конечно, женщина, а если ее нет, то какая-то даже случайная встреча, например, где-то в аэропорту или какой-то короткий разговор, засевший тебе в память, может даже через пять лет вылиться в огромный фрагмент романа или в сам роман.
Какие советы вы можете дать начинающим авторам?
Сейчас написать книгу гораздо проще, чем ее издать. Если вы хотите стать романистом или прозаиком, будьте готовы к тому, что дорога, по которой вы идете, очень сложна. И что, написав роман, потратив очень много времени и сил, примерно столько же сил вы будете вынуждены потратить на то, чтобы его опубликовать.
Когда-то я очень любил издательство Ad Marginem. Я писал свой первый роман, будучи уверенным, в том, что «Паранойя» будет издана именно там. Я видел себя автором Ad Marginem . Я написал письмо с предложением оценить этот текст и через два дня я получил ответ Михаила Котомина, заместителя главного редактора издательства, гласившее, что «роман не обязателен к изданию». В итоге книга была издана в более крупном издательстве – АСТ, а после ее упоминания в Нью-Йорк таймс я узнал, что Александр Иванов, главный редактор Ad Marginem пожалел об этом отказе. Но такая ситуация вполне типична. Издательств мало, авторов много. Если вы написали книгу, никто не будет вас издавать, даже если ваш роман блестящ. Особенно, если он блестящ!
Человек, который пишет тексты – это в значительной степени человек, который разговаривает с собой. И если ты хороший писатель, если ты становишься на эту дорожку, то ты замыкаешься в себе, производя внутри себя другие миры. Порой, это нездоровая дорожка. Многие прозаики заканчивают ее алкоголизмом или еще хуже. Подумайте, молодые авторы, нужно ли вам это. Если же вы, зная все это, не можете не писать, то продолжайте! Возможно, Вас ожидает оглушительный успех.
Наталья Адарченко специально для Mediakritika.by