Информационная война в Беларуси обретает новые образы.
Госпропаганда в Беларуси выстраивает новый мир и «с нуля» создаёт ему предысторию.
Раньше нас просто убеждали в том, что мы как-то неправильно оцениваем историческую реальность, а сейчас Андрей Кривошеев, глава провластного союза журналистов, открыто говорит о выстраивании «своего пантеона героев и своих национальных исторических праздников». На первый взгляд может показаться, что ничего существенно не изменилось, но в новые формулировки вложены совершенно новые смыслы.
Выступая 9 августа на мероприятии «Форум патриотических сил», Кривошеев фактически описал нынешнюю Беларусь как поле боя, а СМИ назвал информационным спецназом. Мне сложно судить, действительно ли этот функционер настолько необразован и не знает разницу между журналистикой и пропагандой, или же наоборот, он очень хорошо играет роль неуравновешенного фаната войны.
В конце концов, такой образ точно понравится Лукашенко, что, в свою очередь, поможет пропагандисту Кривошееву если не развивать карьеру, то хотя бы не потерять наработанное.
Но почему его слова про информационный спецназ и солдат информационного фронта вообще важны? Не лучше ли предать его забвению, как и остальных пропагандистов с их одиозными заявлениями?
Дело в том, что Кривошеев, в отличие от того же Азарёнка, описывает не свои фантазии, а реальность, в которой оказалась Беларусь. Пропагандистские СМИ действительно действуют по принципу вооружённых формирований, и они действительно отправляют своих так называемых журналистов на поле боя, где те могут потерять не жизнь, но репутацию и надежду на достойное будущее.
Как солдат на поле боя становится просто функцией и боевой единицей, которая должна беспрекословно выполнять приказы, так и рядовые пропагандисты и пропагандистки должны просто выдавать в эфир то, что хочет от них руководство.
И неважно, как этот шум в эфире относится к реальности. Неважно, во что верят условные Андрей Муковозчик и Людмила Гладкая. Гомельская пропагандистка Светлана Князева в рабочее время рассказывает телезрителям о «геноциде беларусского народа» и «враждебных» европейских странах, но отдыхать ездит в Польшу и Литву. И в свободное от работы время пишет, что в Вильнюсе на каждом шагу есть лёгкость, свобода и творчество.
Кривошееву и его коллегам по любви к войне нужны именно такие люди –«винтики» системы, которые, не задумываясь, будут выдавать в эфир любую ложь и откровенно бредовые идеи.
Эти люди, по задумке руководства, должны теперь создать альтернативное прошлое, настоящее и будущее. Я, кстати, уверена, что у них это неплохо получится. Вряд ли эффект будет таким, как они ожидают, но самих себя они точно быстро убедят, что переписанная история правдива. В общем, спасибо, Оруэлл, за самосбывающееся пророчество, так сказать.
Военные метафоры перестали быть средствами художественной выразительности и стали просто описательным языком. Государственная пропаганда – это и правда спецназ. И Кривошеев чётко описывает задачи этого спецназа: отвечать на вопросы, поставленные Лукашенко.
С журналистикой это, ясное дело, никак не перекликается. Беларусский медиаспецназ отрабатывает приказы, а не рассказывает и показывает правду, как это делают профессиональные журналистки и журналисты. Он выстраивает новую реальность, в которой хочет жить правитель, а не описывает, что происходит на самом деле.
А самое главное, что стоит понимать про новую риторику Кривошеева – это то, что он не оставляет пространство и возможность диалога между журналистикой и пропагандой. Сложно сказать, чем именно это вызвано – то ли тем, что журналистки и журналисты очень легко выигрывают в диалоге с пропагандистской машиной, то ли тем, что «сила есть – ума не надо».
В условиях, когда пропагандистская работа стала частью военной диктатуры, диалоги ей не нужны. Она не выигрывает на уровне смыслов, но побеждает с помощью «красавцев», их электрошокеров и принципа «иногда не до законов».
В целом, террор в Беларуси развивается по своим внутренним законам, и ничего неожиданного в этом нет. Вот только ожидаемость и логичность не делает его менее ужасным.
И всё-таки есть у меня один вопрос, который никак не даёт мне покоя: когда уже пропагандисты перестанут называть свою работу журналистикой? Они ведь постепенно уходят от красивых метафор и вот уже даже называют себя солдатами. Но всё равно продолжают использовать слово «журналистика». Интересно, зачем?
Наста Захаревич специально для Mediakritika.by
