За свои 20 лет в журналистском строю неоднократно сталкивался с не совсем понятной даже для меня ситуацией: вот я, журналист или редактор газеты, стал участником каких-то событий. Писать ли об этом мне самому? И если писать, то как?
Ведь если не напишешь ты – единственный свидетель событий, то этого не сделает никто.
Это с одной стороны. С другой, писать о себе как об участнике каких-то событий, по «общераспространенной» журналистской этике, все-таки моветон.
Как же быть? Разберем этот случай на примерах.
Друг, оставь покурить… А в ответ – тишина…
Шестого июля 2011 года. Место действия город-бренд Бобруйск, площадь имени «заслуженного» германского шпиона Ульянова-Ленина. Время - 19.00.
По одну сторону площади – очередная «молчаливая акция» местных жителей и примкнувшей к ним оппозиции, по другую – «отвлекающий» концерт, организованный властями по случаю праздника Ивана Купалы.
Я как главред газеты, зная об этих мероприятиях на главной городской площади, направил для их освещения двух журналистов – пишущего (в основном) и снимающего (постоянно).
Пошел – в этот раз – и сам: шестое чувство, видимо, подсказало.
В итоге, и писать и снимать пришлось мне, – оба моих журналиста были задержаны милицией.
Задержаны и сопровождены в отделение милиции для разбирательств, хотя сотрудники милиции и те, кто ими руководил, прекрасно знали, что они задерживают журналистов, исполняющих в этом месте свой профессиональный долг.
С учетом этих экстремальных обстоятельств у меня даже не возникло сомнений: могу ли я, участник событий, слишком приближенный к ним и, возможно, «эмоционально необъективный», писать о том, свидетелем чему меня угораздило стать.
Как только я смог добраться до первого попавшегося под руку компьютера (после безуспешного шестичасового стояния в отделе милиции, журналисты так и не были отпущены), я, задвинув все эти «моветоны» и «комельфоны» подальше, до лучших, так сказать, времен, сел писать новость (стараясь быть как можно более беспристрастным и объективным и не упоминая, разумеется, о себе): «Бобруйск: 23 задержанных».
И пусть меня ругает вся Международная федерация журналистов с президиумом во главе – все же ситуация эта была как в «военной» песне Владимира Высоцкого: «Друг, оставь покурить… А в ответ – тишина: он вчера не вернулся из боя».
На войне – как на войне…
Вот билет – на трамвай, на балет билета – нет…
Другой случай – из запасников памяти. Место действия: район железнодорожного вокзала «Бобруйск». Троллейбус подъезжает на свою конечную остановку.
Февраль. Окна троллейбуса в морозных узорах, из-за них ничего не видно.Сходя вниз, помогаю также сойти по скользким ступенькам пожилой женщине. Контролеры-женщины в этот момент: «Ваш билет!» «Подождите, – говорю я им, – сейчас вот помогу человеку, а потом уж с вами…»
Поворачиваясь к ним, не глядя, достаю из нагрудного кармана куртки билет и подаю его. Оказывается, не тот, а «чистый», непробитый минский талончик. «Что вы нам даете!.. Платите штраф!»
Человек я спокойный, гендерно корректный, поэтому, достав из кармана тот талончик, «что нужно», молча подаю его «поймавшим безбилетника» обрадованным контролерам.
Но они уже не хотят ничего знать, их уже не унять: платите штраф – и все тут… Мой неиспользованный минский билет и использованный – бобруйский один из контролеров, зажав в кулаке, прячет у себя за спиной.
До поезда – десять минут, но не это обстоятельство, а наглость контролеров слегка меня «оживляет»… Представляюсь сам и переписываю данные с их бейджиков. Можно было бы, скажем, обратиться в милицию с жалобой на «непроходимое» проходимство государственных служащих и «открытое» хищение (талона). Но в этом случае – стопроцентное опоздание на поезд.
Поэтому я отправляюсь по своим делам в столицу. А, по возвращении, готовлю для газеты материал об этом происшествии.
Но, действительно, в каком жанре писать?
Промолчать – нельзя, поскольку одна из главных функций журналиста – выявлять изъяны и недостатки. (Слегка «копнув» тему, я тут же наткнулся на «залежи» аналогичных историй). Просить другого сотрудника написать, с моей подачи, об этом или писать от третьего лица самому – вот это уже и будет неэтично. К тому же, поскольку я – владелец газеты и ее главный редактор – это будет еще и использованием, так сказать, своего положения…
В подобном случае, на мой взгляд, выход один: писать фельетон. Или использовать симбиозный жанр, скажем, корреспонденцию с элементами фельетона. Что я и сделал.
Писать нельзя молчать
Действительно, получается обидно: журналист может иметь многия лета в профессии, иметь тысячи публикаций и блестящую карьеру, но как только дело доходит до этого пунктика, когда он сам становится участником событий, он сразу как бы теряет всю свою квалификацию, весь свой профессионализм, переходя в разряд «неполноценных» источников информации…
Разумеется, это неправильно и так быть не должно. Поэтому во фразе, вынесенной в подзаголовок, я уверенно ставлю запятую после первого слова: писать, нельзя молчать.
В принципе, «закрыть» рот журналисту не должны ни эти, ни другие обстоятельства. И, если не подходит информационный жанр, всегда можно воспользоваться другим. Но рассказать свою историю, выполнить миссию журналиста в современном информационном обществе.
Если журналиста обвесили, обсчитали, нарушили его гражданские права, и потом выясняется, что это – не «случайность», не частный случай, а так здесь поступают всегда и со всеми – сам наш журналистский бог велит написать на эту тему.
Разумеется, если тема «широка и глубока» и не устаревает, можно провести журналистское расследование, изучить досконально всю проблематику, взглянув на нее с разных сторон, и подготовить классный, разносторонний, аналитический материал.
Но, если же материал, в случае промедления с его публикацией, «грозится» стать продуктом второй или даже вот третьей свежести, то выход – в смене жанра.
Тое есть мое предложение: в таких случаях вместо информационного использовать «художественно-публицистический» жанр – фельетон.
В общем, писать о себе как об участнике событий – надо. Но лучше – используя для этого тот жанр, который наиболее для данного случая предпочтителен.
Это и есть ответ на вынесенный в заголовок вопрос.
