Подростками мы любили гулять по кладбищу. Соберемся, бывало, стайкой и медленно плывем между могил, читаем надписи на надгробьях, дивимся памятникам, датам жизни и смерти. Не помню, чтобы кто-то язвил над могилами, ни пошлости, ни анекдотов, только внутренний трепет от встречи с неизбежным…
За оградой, конечно, не обходилось без юмора, обычно черного. Страшилок, которые передавались из уст в уста. О фосфоресцирующих могилах, восставших мертвецах и прочий дворовый фольклор, который помогал нам «познавать мир».
Были ли такие прогулки чем-то дурным? Не знаю. Но даже сегодня, бывая в Гродно, например, могу зайти на старейшее в городе кладбище с его уникальными надгробьями и тихо бродить среди них. Жалею, что не удалось побродить по кладбищу во Львове, куда, кстати, даже ночные экскурсии водят. Интересное, должно быть, место.
…Своего деда по отцу я не знала. В семейном альбоме осталась только фотография бабушки, моего отца и мамы у могилы деда. Помню, меня удивляло, когда родные говорили: «Вот тут мы с твоим дедушкой». Никакого деда на фото не было, лишь кусок бетона на горке из земли. И все-таки, он там незримо присутствовал.
Гораздо позже я узнала про традицию делать фотографии с покойными как с живыми. Фото с мертвыми детьми, женами, мужьями, сестрами и братьями бережно хранились в семейных альбомах. Ни о какой некрофилии речь, конечно, не шла. Люди просто стремились в последний раз стать одной семьей, запечатлеть безвозвратно ушедших в мир иной здесь, в этом мире, среди живых…
Признаться, не хотела бы иметь подобные фото в семейном альбоме, но кто-то же до сих пор считает важным позвать фотографа на похороны. Значит, жива традиция, пусть и не в такой радикальной форме.
Поэтому, а еще по тому, что в белорусской фотографии не так много интересных проектов, с интересом восприняла очередной фотопроект безусловно талантливого белорусского фотографа Сергея Гудилина «Меню для предков». С интересом, потому что это про нас, про наши традиции, про наш способ «уважить предков», который совсем чуть-чуть «не дотягивает» до знаменитого мексиканского Дня мертвых с его танцами среди могил.
Тем более удивительным было для меня услышать далеко не самые лестные слова в адрес фотографа. Мол, осквернил память предков, залез своими грязными репортерскими ботинками в святая святых, не имел морального права делать такие фотографии. То есть традиция такая есть, но поскольку она оскорбляет чье-то чувство прекрасного, не совпадает с чьим-то мироощущением и взглядами на то, «как должно быть», то о ней лучше ничего не рассказывать… Странная логика, надо сказать. Потому как от нее, до «экстремизма» в фотографиях грибов или спортсменов – рукой подать.
Нет на фото ни «расчлененки», ни порнографии, даже пьяных людей, коих, уверена, на кладбище в тот день было не мало, нет. Есть только могилы, покрытые белыми скатертями, заставленные едой и напитками. Можно долго спорить об уровне культуры, о «наших» и «не наших» традициях, о христианстве и язычестве, но все не имеет никакого отношения к фотографу, который не то что не придумывает реальность (хотя для фотохудожника и этот вариант вполне приемлем), но отражает ее такой, какая есть.
Оскорбительно? А как же быть тогда, к примеру, с ресурсом «Новости в фотографиях», где проектов, подобных Гудилиновскому, хоть отбавляй? Взять хотя бы про цыганские могилы. Разглядываем, дивимся, какие они все-таки «не такие», «одно слово – цыгане».
Или что делать с проектом «Королевская кровь» известного голландского фотографа Эрвина Олафа, который хоть и художественный, но тоже тянет на оскорбление всех возможных чувств и нарушение всевозможной этики – профессиональной и человеческой?
Царица Александра, 1918 год.
Для меня ответ очевиден: смотреть или не смотреть, принять это как реальность, как искусство, как традицию, либо сделать вид, что в вашем мире этого нет. Но только не требовать от фотографа прекратить, зачехлить камеру или снимать цветы, животных и детей. Потому что гламурных новостей у нас каждый день по телевидению хватает. Там звенят на параде начищенные до блеска ордена и медали ветеранов, в то время как многие из них заживо умирают в вонючих домах престарелых, одетые в один памперс на трое суток. Там праздники, это всегда разноцветье знамен и лозунгов, а не пьяные продавщицы в палатках с горелым шашлыком (это уже из личных впечатлений от последнего Первомая).
Можно сколько угодно пенять на журналистов за «непонравившуюся» картинку, за то, что «ищут одну чернуху», но спросите себя хоть раз, хотите ли вы жить в произведении Оруэлла? Нужна ли вам сконструированная в СМИ реальность, или вы достаточно зрелый человек, который способен «выдержать реальность». Тем более что у Гудилина реальность совсем не жестокая, просто иная. Та, с которой не каждый сталкивается, хотя бы потому, что традиции Радуницы в разных краях разные: кто-то приходит на могилы поговорить с предками, кто-то выпить горькую, кто-то молиться, а кто-то петь песни….
Кстати, все знающая Википедия вот, что пишет об этом дне: «В современной Беларуси на Радуницу после полудня вся семья (с престарелыми членами и с детьми) идёт на кладбище к могилам близких, где расстилают рушники, катают по могиле освящённые в Пасху яйца со словами «христос воскресе». Затем достают приготовленные кушанья (блюд должно быть нечетное число, все сухие). Начинают трапезу с приглашения покойных: «Святые родители, ходите к нам хлеба-соли поесть». С покойными символически делятся принесенным. За трапезой редко встречающиеся родственники ведут беседы о текущих делах (многие приезжают издалека и, бывает, только на Радуницу и видятся), знакомятся с дальними родственниками, знакомят с ними своих детей, вспоминают усопших. Прощаясь, говорят, обращаясь к усопшим: «Мои родители, простите, не сердитесь: чем хата богата, тем и рада», «Лежите спокойно и нас не скоро к себе дожидайтесь» и др. Ранее после поминальной трапезы остатки блюд раздавали нищим. Сейчас немного еды и питья оставляют на могилках «для усопших».
Фото Сергея Гудилина, "Наша Ніва"
